Спустя год после Победы вернулся с войны в родную деревню Куява. Отдыхать было некогда: на носу как раз весенняя посевная, а рабочих рук не хватает. Ну, всё-таки два-то денька я себе позволил отдохнуть, а на третий уже был в тракторной мастерской. Бригадир дядя Лёша, на протезе ходил, война пометки оставила, добрый был человек, улыбаясь спросил:

- Ну как, начнём работать?

- Обязательно! - ответил я.

- Вот и хорошо. Принимай вот этого "коня" марки "НАТИ". Бригадир похлопал по капоту гусеничный трактор.

Если этого "коня" и можно было принять за трактор, то весьма условно, и всё же я с радостью принял его. На другой день стал проверять машину. Решил запустить мотор. Как и положено, открыл бензин, поставил подсос, проверил, выключена ли скорость. Попробовал провернуть коленвал заводной рукояткой - не тут-то было! Что такое? Это я-то, фронтовик, разведчик, который в два счёта скручивал руки "языкам", и вдруг не могу справиться с какой-то там механикой! Даже неудобно стало перед трактористами. А те похохатывают: "Давай, давай, дружба! Коленвал крутить - это тебе не фашиста брать!" Через минуту-другую с помощью товарищей завёл мотор.

А в обед уже вывел свой "НАТИ" на культивацию. И до чего же радостно было на душе! Ведь всю войну только о том и мечтал: вот приду в колхоз, сяду на трактор, буду пахать да сеять. Здорово! В тот памятный апрельский день закультивировал 40 гектаров. В общем, получил трудовое крещение.

Как трудились мы, тогдашние механизаторы? Поломалась деталь в тракторе или в прицепном оборудовании - мы не ждали особой помощи. Скорее заявку - в свою кузницу, там кузнец отковал, обкатал деталь оправкой, слесарь или тракторист с помощью зубила и напильника подогнал, отшлифовал её, и, глядишь, машина опять заработала.

В двадцать шесть лет я внезапно заболел, ещё не зная, что тяжёлый недуг на всю жизнь свяжет мне ноги. Долго в самых разных больницах врачи пытались вернуть мне здоровье, но мои молодые вчера ещё не знавшие устали ноги, становились неподвижными.

Привезли меня родные обратно домой. "Что делать? Как жить дальше? Чего ждать от жизни?"- эти и многие другие вопросы вихрились в мозгу, не давали покоя ни днём, ни ночью. Вспомнились фронтовые друзья-разведчики, с которыми пол-Европы исходил, дошёл до Будапешта. "Как же так? - думалось горько. - Неужто не ходить мне больше?" И уж не знаю, то ли фронтовая, то ли трудовая закалка помогла. Только не дал я воле тем чёрным мыслям. "Хватит! - приказал себе. - Главное, не поддаваться хвори. Надо жить!"

Первое, что я сделал, когда окрепли руки после лежания в больнице - взял две табуретки и, переседая с одной на другую, "вышел" на крыльцо, на солнышко. Вечерами после работы приходил ко мне с гармошкой сосед Ваня Макраусов, я брал балалайку, и мы устраивали танцы для девчат и парней, пели частушки. Мне тогда хорошо на душе становилось, чувствовал, что организм мой будто сил набирался. Казалось, что я буду ходить, пусть плохо, но буду. Пробовал передвигаться, держась за стены, но всякий раз падал. Расстраивался, конечно,

Очень не хотелось мне брать в руки костыли, и всё же пришлось.

Сработанные колхозным столяром из дуба, они показались мне тяжёлыми, неудобными. А отец, вручая их мне, вытирая слёзы, сказал: "Вот твои помощники". Началась моя жизнь на костылях. Трудно было. Но с хорошими людьми, окружавшими меня, всё можно пережить. В деревне меня знали по-доброму… Вернувшись с войны, я не только работал на колхозных полях, но ещё выступал на клубной сцене. Оттого, наверное, когда случилась со мной беда, меня не забыли. В зимние вечера к дому подгоняли санки, сажали меня и везли в клуб.

Шло время. Я стал чуть лучше ходить. И всё чаще вспоминал я одну женщину - Настеньку, больничную няню. В больнице она подолгу просиживала у моей койки, утешала, рассказывала новости, приносила газеты, книги… А когда выписали меня, просила ей писать. Но я тогда подумал: кому такой калека нужен? А из думки всё-таки не выкинул. И в одну из тёмных зимних ночей, когда уж очень тошно мне было, взял и написал ей. И стал ждать ответа.

Весна в тот год пришла ранняя, бурная. Каждое утро я брал костыли и отправлялся смотреть, как пробуждается природа. В низине, неподалеку от нашего дома, с ревом неслась талая вода в Болве.

Деревенским, проживающим на другой стороне деревни, приходилось вброд "форсировать" речку. Я видел, как отцы на плечах переносили своих детей, другим путём в школу добраться было нельзя. Наблюдая за такой "переправой", решил написать в районную газету "Людиновский рабочий". С волнением ждал ответа. И вот через несколько дней моя заметка была напечатана. И впрямь строки те оказались колючими, потому что через неделю, как спала вода, через балку был наведён пешеходный мостик с перилами. Могли и взрослые, и дети ходить без опаски на работу и в школу.

Чего скрывать, я радовался этой заметке, как ребенок! Довольны были и односельчане. А это лучше всех похвал. "Значит, могу чем- то помогать людям, - думал я, - не все-то им обо мне заботиться".

С той памятной весны 1954 года и стал я сотрудничать с районной газетой. Вообще эта весна оказалась для меня счастливой. В распутицу по бездорожью пришла та, которую ждал с зимы, пришла и стала моей женой. Добрая и ласковая, Настенька принесла мне счастье, обыкновенную человеческую радость жизни. Более тридцати лет прожили с той поры мы с Анастасией Ефимовной, а всё кажется, что только встретились.

И с тех пор я стал писать в свою газету. Она по-настоящему мне стала родной и близкой. Я приезжал в газету, как к себе домой, где меня всегда встречали с радостью. Писать в свою газету стало моей внутренней потребностью. И если по какой-либо причине мне долгое время не удавалось отправлять в адрес редакции заметки, то чувствовал себя так, словно подвёл редакцию, долг свой не выполнил. Наверное, скажу вроде бы избитую истину: быть селькором - это нужное и ответственное дело. И уж какая она там, в самом деле, эта истина - избитая или не избитая, но я твёрдо знаю: районной газете без селькора и рабкора не обойтись. И чем шире у неё круг корреспондентов, тем интереснее её страницы.

Люблю писать о хороших людях. А таких у нас много. А однажды присутствовал на районном слёте рабочих и сельских корреспондентов. Много было произнесено в тот день хороших слов в адрес активистов печати. Похвалили и меня. Вручили Почетную грамоту и подарок.

Иной раз перебираешь газеты далекой давности со своими заметками, и перед глазами встаёт прожитая жизнь с её радостями и трудностями. Чего же в ней было больше? Конечно, трудности были и есть, в том числе моя болезнь. Зато радости в моей жизни всё же больше. Ведь сама жизнь уже и счастье и радость. А если к тому добавить ещё и любовь Настенькину, что осветила мне каждый день из всех прожитых с ней лет, то, конечно же, станет ясно, что не любить мне этой жизни - полнокровной и интересной - никак нельзя, просто невозможно!